«Грот пытается создать Защитника! – задыхаясь, Циклоп нырнул в жидкий янтарь с головой. – Из тел погромщиков, из жаб и ящериц, впавших в зимнюю спячку, из нетопырей и змей, скорпионов и полипед… Иштар, спаси! Он переделает меня, превратит в чудовище…»
Чудовища были добры к тебе, возразил грот.
«Замолчи!»
Верни. Как было. Пусть будет.
Знаки надвинулись, обступили. Опутали ворсистыми нитями прошлого, памятью желтого камня, хранившей в себе бесконечную череду изменений и превращений. Наследие давно минувших эпох проросло в мерцающую радугу будущего, сплелось в единый кокон бытия. Сознание Циклопа мутилось, бессильно вынести груз, не предназначенный для человека.
«Хватит! Прекрати немедленно!»
Выполняю.
За миг до того, как упала тьма, Циклопу послышался вздох облегчения.
Пол грота качнулся палубой корабля, угодившего в шторм. Вульм едва устоял. Визгливым, дрожащим от испуга голосом закричал Натан. Пока Вульм дрался с жабой, мальчишка со страху забился в какую-то щель. Теперь по возгласу удалось определить, где он прячется. Медово-желтую гладь коверкала рябь, поверхность камня сделалась шершавой. Пещеру бил озноб. Дрожали, как в лихорадке, копья сталактитов, тряслись стены, пол ходил ходуном. Из недр горы катился глухой рокот. Янтарь мерцал гнилостным, болотным огнем. Знаки на стенах вспыхивали и гасли.
Вульм опомнился первым:
– Бежим отсюда! Сейчас все рухнет!
Циклоп не двинулся с места. Стоял, уставясь в одну точку – живой сталагмит. Лишь сеть вздувшихся жил на лбу, уходя к вискам, дико пульсировала в такт мерцанию стен. Вросшее в плоть Око Митры претерпевало странные метаморфозы. Уголь-антрацит стал радужным опалом. И череда изменений: вспышка изумруда, кровавый отблеск граната, пейзажная яшма, пористый известняк, друза аметиста, черно-желтые полосы «тигровика»…
– Циклоп!
За спиной Вульма что-то упало с громким стуком. Вульм обернулся. Симон Остихарос боком, по-крабьи распластался на полу. Правая рука мага глубоко впечаталась в пол. Встать старец даже не пытался.
– Симон! Надо уходить.
– Уходите. Я остаюсь.
– Даргат тебя раздери! Вставай!
– И рад бы…
Симон хотел развести руками, но взмахнул только левой. Правая осталась лежать без движения, словно брус гранита. Пальцы скрючило в страшноватое подобье кукиша. Линии жизни на ладони походили на глубокие трещины.
– Эй, Натан! – приказал Вульм. – Тащи Циклопа наружу! Живо!
А сам, хромая, направился к Симону:
– Обопрись на меня.
Мальчишка выбрался из убежища. Ковыляя, приблизился к Циклопу – так, будто шел на эшафот, под топор палача. Голову изменник втянул в плечи, ожидая, что его вот-вот пришибет рухнувшим сталактитом. Робко потянул Циклопа за рукав:
– Господин Циклоп! Ну, пожалуйста…
Циклоп глядел в неведомые дали, мало заботясь о собственной шкуре. Око Митры из дымчатого халцедона превратилось в бурый железняк.
– Прошу вас…
Юный изменник крепче ухватил Циклопа, потащил за собой к выходу. Подчиняясь грубой силе, тот сделал один безвольный шаг, другой. Споткнулся, чудом не упав. Мальчишка плакал и тащил. Выведет, уверился Вульм. Наклонившись, он взялся за руку Симона, твердую и шершавую – и услышал, как хрустит его спина. Предостерегая, заныли мышцы и связки. Еще одно усилие, и он ляжет рядом с Остихаросом. Проклятье! Такие руки на телегах возить…
– Уходи, – повторил маг.
– Хватит! – вдруг заорал Циклоп. – Прекрати немедленно!
Вопль раскатился под сводами, и грот замер.
Исчезла качка пола. Угомонилась дрожь стен. Смолк зловещий рокот в глубинах горы. Янтарь перестал мерцать. Он горел холодно, ровно, не оставляя места для теней. Так плыла бы луна в черном небе ада. Окунувшись в жутковатый, равнодушный к живому свет, люди сделались похожи на призраков. Время шло, и пол опять пришел в движение. Мириады змей-невидимок ползли, текли, струились. Янтарь уходил из-под ног. Вульм схватился за стену, до крови ободрал ладонь о черный базальт, вдруг обнажившийся там, где раньше была темно-желтая корка, и все-таки упал. Симону падать было некуда – маг и так валялся кулем тряпья. Устоял только Циклоп: каким чудом – бог весть. Лежа на спине, Вульм видел, как взбесившийся янтарь стягивается в одно место. Над головой Циклопа из потолка с противоестественной быстротой вырастал исполин-сталактит. Он грозил рухнуть, погрести под собой сына Черной Вдовы – а заодно и мальчишку-изменника, в ужасе скорчившегося рядом. Сталактит переливался всеми оттенками свежего меда – липа, акация, донник, гречиха. Тьма обкусывала грот по краям; еще чуть-чуть, и мрак сожрет пространство без остатка. В зыбком свечении сталактита Вульм заприметил свой погасший факел – и пополз к нему, боясь встать во весь рост. Бежать он не пытался, положившись на судьбу.
«Дряхлею, – пальцы нащупали древко. В груди клокотал хохот, плохо совместимый со здравым смыслом. – В былые годы… О, меня бы тут уже и след простыл!»
Остатки янтаря втянулись в сталактит, похожий на фаллос великана. Свет превратился в кровь, запекся, делаясь черно-багровым. В недрах сталактита родилась золотистая искра. Пробила путь наружу, скользнула вниз, превращаясь в сверкающую каплю…
Свет погас.
Сдавленный всхлип – это мальчишка. Хриплое дыхание – это маг. Где-то мерно капает вода. Вульм подождал еще с минуту. Чиркнул кресалом: раз, другой. Трут, умница, загорелся без проволочек. От него удалось поджечь факел. Встав на ноги, Вульм осмотрелся. Все замерли там, где были. Циклоп очухался: моргал, крутил затекшей шеей. Сталактит над его головой почернел, усох, сделавшись втрое меньше. Грот был мертв: ни отблеска, ни отражения. Янтарь исчез до последней крупинки. Вульм сощурился и понял, что ошибся. Поодаль сверкнул комочек живого, теплого огня. В углублении, похожем на гнездо, лежало янтарное яйцо – размером чуть больше перепелиного. Возле гнезда, стуча зубами от страха, сидел мальчишка-изменник. Плохо понимая, что делает, он протянул к яйцу оцарапанную руку. Из ссадин на ладони сочилась кровь…