Чудовища были добры ко мне - Страница 96

– Дорогу королевскому магу!

– Глупости, – бормотал Амброз, морщась от воплей глашатая. Громкие звуки сейчас раздражали мага, как никогда. Будь его воля, он бы вырезал языки всем, отсюда до Шаннурана. – Ерунда! Я устал… Дергаюсь по пустякам. Хорошо, она излечила мальчишку. Это ничего не значит! Янтарь в диадеме? Даже если оправа диадемы – та самая, от Ока Митры… даже если янтарь – из грота…

«Это опасно, – подсказала память голосом Циклопа. – Искушенным в магии, пропитанным ею насквозь, нельзя стоять рядом, когда Око Митры обращает камень в камень. Только больной и лекарь…»

– Она не превращала камень в камень! Она спасла ногу принцу…

«Я говорил, и повторю: это опасно. Чумная крыса не знает, почему город опустел. Не знает, почему люди корчатся в муках. Вот и я не понимаю до конца, что превратило Инес в чудовище, а позже – в мертвеца. Я лишь раскаиваюсь в содеянном…»

– Ты – слуга! Жалкий слуга! Сивилла – всего лишь сивилла! Дар пророчества – случайная прихоть судьбы. Так пес рождается с нюхом, а змея – с ядом. Может ли это сравниться с заслугами кропотливого обучения? Я – любимый ученик Н’Ганги Шутника! Двадцать лет я провел в сердце джунглей, при храме веселого бога Шамбеже. И не было среди жрецов никого сильнее меня! Я – Амброз Держидерево! Чем мне могут повредить ваши жалкие потуги? Будьте вы прокляты…

В бешенстве он сунул палец в рот – и откусил ноготь мизинца. Мотнул головой; вздрогнул от боли, когда ноготь оторвался от нежной плоти, окружавшей его. Еле заметная капелька крови выступила на пальце, возле противного заусенца. Амброз сплюнул себе под ноги. Палец саднило; казалось, раздражение собственной слабостью трансформировалось в крохотную язву.

– Разве вы маги? – спросил Амброз, словно Циклоп с Эльзой сидели напротив и могли ответить. – Вы – жалкие черви. В силах ли вы управиться с элементалями? Составить заклинание? Проникнуть в смысл рун? Вам ли справиться с демоном? Вызвать чудовище былых эпох и взлететь на нем к луне? Все, что можете вы, я сделаю стократ лучше. Все, чем вы пользуетесь наугад, станет моим знанием. Я выжму вас досуха, как хозяйка выжимает в чашку спелый лимон…

Отдернув занавески так, что край одной соскочил с верхних колец, он до половины высунулся из окна:

– Хлеба! Дайте мне хлеба!

Привычные к странностям знатных господ, носильщики остановились. Опустили портшез на мостовую, как по команде, сбили шляпы на затылок и утерли лбы. Тот из них, кто был помоложе, огляделся – и бегом направился к уличному разносчику. Изучил шест, на котором висели бублики, хмыкнул, купил сдобный, присыпанный маком калач.

– Вот, ваша милость…

– Держи! – Амброз швырнул носильщику золотой. – В путь!

Занавески маг оставил открытыми. Мерно покачиваясь, он поглаживал калач вкрадчивыми, ласковыми движениями, будто строптивого кота. Губы Амброза шевелились, рождая шепот, похожий на шипение удава. Пострадавший мизинец он держал на отлете, стараясь не касаться им калача. Под его рукой сдоба дышала, слабо пульсируя. Когда этот пульс уравнялся с биением сердца Амброза, маг наклонился к калачу.

– День Поминовения, – напомнил он. – Инес ди Сальваре…

Калач еле слышно вздохнул.

– В чем каялся Симон Остихарос, именуемый Пламенным?

– Инес ди Сальваре, прости меня, – сказал калач голосом старца. – Я убил тебя, не желая этого…

– Кто может подтвердить сказанное?

– Огонь в горне, лава в утробе вулкана. Хлеб и вода, и два живых свидетеля…

– Ты, хлеб, свидетельствуешь?

– Да…

– Я доволен, – кивнул Амброз.

Больше за всю дорогу он не произнес ни слова. Лишь играл на варгане, сунув инструмент в рот. К варгану Амброза приучил Н’Ганга Шутник, большой мастер этого дела. Как и всякий ученик Н’Ганги, Амброз часами помогал наставнику музицировать. Рот у Шутника был, а рук не было, и без учеников он мало что мог в смысле музыки. Зато во всех остальных смыслах жрец веселого бога Шамбеже мог очень много.

6.

Она поднималась в небо, уподобясь птице или бесплотному духу. Сквозь белый пух облаков, в прозрачную, звонкую синь! Душа Эльзы пела от восторга. Когда над ней из хрустальной голубизны соткался лик светлой Иштар, девушка ничуть не удивилась. Лицо богини было прекрасно: мудрость и любовь, тайна и утешение, милость и обещание покоя. Всем сердцем Эльза потянулась навстречу Иштар. В ответ глаза богини вспыхнули, подобно двум солнцам. Сияние пугало, но Эльза продолжала стремиться ввысь, к ослепительному свету – мотылек, летящий в пламя свечи.

Она сгорела, и проснулась.

Луч солнца теплой ладошкой лежал на щеке. Утро подмигивало сквозь ажурную вязь занавесок. Улыбаясь, Эльза отмахнулась от луча, как от надоедливого котенка, перекатилась на бок… И замерла, сжавшись в комок. Память обрушилась на нее, будто молот на наковальню. Спальня принца, янтарь вгрызается в ладонь, бесплодная попытка размена, пляска видений…

Что с ней? Где она?!

Диадема, вздрогнула Эльза. Вот, в руке. Пальцы намертво вцепились в оправу – захочешь, не отберешь. Узор завитков отпечатался на ладони. Рана от шипа? – исчезла без следа. Даже шрама не осталось. Может, все это ей пригрезилось?

Эльза огляделась.

Широченная кровать – королеве впору. Прохладный шелк простыней, взбитые подушки. Перина на лебяжьем пуху: теплая, воздушная. В такую хочется зарыться, как в сугроб. Над головой – расписной балдахин: фениксы и лани, лавр и мирт на лазурном фоне. Вот-вот в уши ворвется птичий щебет и шелест листвы. Сон? Или она умерла, и светлая Иштар взяла ее в свои чертоги?!

Сбросив одеяло, Эльза села на кровати – нагая, как при рождении. Разве на небесах есть стыд? Разве туда пускают в земных одеждах? Кружилась голова; должно быть, от волнения. Местами ныло тело, но боль была скорее приятной. Тело? Если она в чертогах Иштар… Что ты знаешь о жизни после смерти, глупышка? Оттуда никто не возвращался. А если и возвращался, и рассказывал, то уж точно не тебе. Какое имеют значение наши жалкие представления о рае и аде?